След грифона - Страница 114

114

– Замолчи! Тебе еще похороны предстоят, дурак. Кто она тебе? Невеста? Жена? Дурак, – еще раз повторил он и, не оборачиваясь, пошел за Марковым, взяв наперевес винтовку.

Раненый солдат сразу сник, посмотрел на мертвую молодую женщину, обессиленно опустился рядом и заплакал. Он вдруг стал гладить ее по голове, приговаривая сквозь рыдания:

– Любушка! Любушка моя!

Русский человек, давясь рыданиями, сидел рядом с убитой. А двое других, таких же русских, шли прочь. «Все равно кто-нибудь добьет», – подумал полковник о красногвардейце. И тут же забыл о нем.

Снегопад точно выполнил свое предназначение, помогая наступавшим добровольцам в этом бою. Свинцово-серое небо нависло, казалось бы, в нескольких метрах над землей. Быстро наступили сумерки. С другой стороны станицы в нее ворвалась белая конница. Их вел в атаку сам главнокомандующий Лавр Георгиевич Корнилов. С жалкими остатками Текинского полка, а также с другими кавалеристами он прорвался к майдану. По всей станице завязались рукопашные бои. Пленных в таких стычках почти не бывает. Были небольшие очаги сопротивления, которые быстро и беспощадно подавлялись остервеневшими от злобы и холода белогвардейцами. Запылали несколько стогов, и уже при их пламени продолжались многочисленные расправы. Время от времени слышался надрывный собачий лай, за которым следовали одиночные выстрелы, обращающие лай в предсмертный визг убитых животных. Испуганно мычали коровы и блеяли овцы. Гоготали домашние гуси. Кудахтали испуганные пальбой и взрывами куры.

Добровольцы уже прочесывали станицу: врывались в хаты, обшаривали надворные постройки, выволакивали на улицу захваченных в плен красных – как правило, иногородних красногвардейцев. Местные казаки во время боя сидели по своим хатам. Теперь же, почувствовав, на чьей стороне перевес, стали выходить на свои подворья. С единой целью – не допустить разграбления своего имущества. Иногда происходили стычки между добровольцами и казаками, но носили они характер словесный.

– Что ж вы, господа казаки, отсиживаетесь? – с горечью спрашивали офицеры.

– Будет с нас, ваше благородие! Мы свое отвоевали! Пущай другие повоюют.

Тут же указывали, где искать укрывающихся красных. Иногда следовали с добровольцами как проводники. Находили прячущихся красноармейцев. Если встречали сопротивление, то следовала быстрая расправа. В редких случаях к пленным приставлялась охрана. Впрочем, эта же охрана, дождавшись пока непосредственный начальник отойдет подальше, вершила самосуд. И никакие просьбы о пощаде не спасали несчастных. Особенно неприглядно проявили себя юнкера и «вольноперы», как их называли в армии. Большинство из них были из числа бывших гимназистов и студентов. Впрочем, студентов было все же мало. Прошедшие германскую войну офицеры более остро чувствовали гиперпреступность войны Гражданской. Они обычно самоустранялись от расправ и казней. Но и среди них уже было немало таких, которые имели личные счеты с большевиками. Такие мстили. Были и откровенные садисты. Этим само убийство безоружных людей доставляло удовольствие. Молодежь же ввязывалась в расправы над пленными, как правило, по юношескому недомыслию. Они еще не успели избавиться от самого любопытства к чужой смерти. Точно желая самоутвердиться, они готовы были убивать кого угодно и сколько угодно. Первобытный инстинкт убивать других, чтобы дольше уцелеть самому, всецело захватывал особенно молодых людей. Суровцев с ужасом отмечал, что подобного отношения к захваченным в плен вражеским солдатам в русской армии ранее никогда не было. Подсознательно каждый солдат всегда знал, что и сам он может завтра оказаться в плену. Гражданская война предполагала издевательства, мучения и неминуемую смерть для пленных как с одной, так и с другой воюющей стороны.

– Господа, не стреляйте, – раздался из темноты терзаемый волнением молодой голос.

– Прошу вас, не стреляйте, господа!

К небольшой группе добровольцев вышли два человека в военной форме без погон.

– Кто такие? – спросил Сергей Георгиевич.

– Мы офицеры, оказались здесь случайно, – продолжал неизвестный.

– Господин полковник, – более спокойно обратился второй военный, – нас с прапорщиком помимо нашей воли втянули в этот бедлам. Позвольте представиться. Капитан Самойлов.

– Сдайте оружие. Вашу судьбу будет решать военно-полевой суд.

– Да-да, мы понимаем. Только выслушайте. Все большевистское командование и комиссар укрылись здесь неподалеку, в станичной школе. Идемте, мы укажем дорогу.

Один из новоиспеченных прапорщиков, перевозбужденный боем и первым в своей жизни убийством себе подобного, попытался отнять у капитана Самойлова винтовку. Ноздри его усыпанного веснушками носа раздувались от возбуждения.

– Отставить, господин прапорщик! – окриком одернул его Суровцев. – Двигаться рассыпным строем. Ведите, капитан.

Молча подошли к школе. Окна бревенчатого здания, хорошего, вероятно привозного, леса, были темны. Прапорщик, до этого отнимавший у сдавшегося офицера винтовку, первым бросился к школе. Послышался звук разбиваемого оконного стекла. Затрещали выстрелы, а с крыши поверх голов наступающих ударил пулемет. Пули засвистели над головами офицеров.

– Перебежками вперед, марш! – скомандовал Суровцев, торопясь вывести подчиненных в «мертвую» для пулемета зону.

Но беспорядочная стрельба из окон школы делала свое дело. Раненный в живот веснушчатый прапорщик, взвыв от боли, корчился на снегу. Несколько человек, в основном из числа молодых людей, упали замертво. Крики и стоны раненых заполнили все звуковое пространство между выстрелами. Откуда-то появился в сопровождении взвода солдат вездесущий Новотроицын. «Скорее всего прибежал на шум боя, – понял Сергей. – Все правильно. Ему и было приказано атаковать штаб. А штаб оказался здесь».

114