След грифона - Страница 159

159

– Разрешите спросить, – спустя несколько секунд молчания произнес капитан.

– Спрашивайте, – разрешил Суровцев.

– Как я понимаю, вы собираетесь стать незваным гостем у чехов. Как завтра вести себя нам, если ваш визит будет иметь последствия?

– А так и вести... Сами ничего не поняли... Лучше вы у них спрашивайте: «Что там у вас происходит? То песни по ночам, то вот еще какая-то возня». Хотя никакой возни может и не быть, – спокойно ответил Суровцев.

Когда дежурный отправился отдавать распоряжения, Суровцев, точно оправдывая свою фамилию, сурово выговаривал Соткину:

– Вот что, любезный Александр Александрович, чтоб это было в первый и последний раз! Мало про контрразведку говорят, так и ваш перегар в ту же кучу.

Капитана даже передернуло.

– Виноват, ваше превосходительство! Я рюмочку пригубил, и только. Ахмат, будь он неладен...

– Словом, наша сегодняшняя операция – это ярчайший пример, как не надо делать дело. Сейчас еще и пойдем черт-те куда и черт-те как! Авантюра чистой воды. У меня такого еще никогда не было. Но время, время! Торчать в Томске еще один день для нас непозволительная роскошь. И хоть не дышите вы в мою сторону, черт вас подери!

Кто бы знал, но именно этот перегар Соткина и поможет контрразведчикам в их непростом деле.

Часовые, охранявшие комитет, действительно отправились спать в казармы. Как уже знает читатель, июнь в Сибири – еще не лето, а август – уже не лето. После прошедшего дождя ночь выдалась холодной, хотя и безветренной. Наступили первые заморозки. Выпавшая роса была почти ледяной. А в темно-синем августовском небе чертили свои загадочные пути падающие звезды. До рассвета оставался ровно час.

Снимать часовых не пришлось. Двери казармы оказались не запертыми на замок. Суровцев и Соткин вошли. Тумбочка дневального была пуста. Из двух боковых помещений раздавался храп. Тяжелый дух ударил в нос. О, этот запах казармы! Его не спутаешь ни с каким другим! Это невообразимая смесь запахов самого различного происхождения. Здесь в запах пота проникает запах половой мастики. На них наслаивается запах ваксы. Тут же пары керосина, оружейного масла, несвежих портянок и сырой кожи. Добавьте к этому еще и запах туалета, который в этих казармах нового типа был внутри помещения, а не на улице, как было принято в то время. В этой казарме присутствовал еще и винный перегар. Разведчиков интересовал второй этаж. Там, по расчетам Суровцева, и следовало искать интересующего их человека. Суровцев прямым ходом отправился в канцелярию. Соткин осторожно двинулся по коридору, едва освещенному керосинкой. Сначала в одну, а затем в другую сторону. В канцелярии, освещенной слабым пламенем такой же керосиновой лампы, стоявшей на столе, Суровцев увидел человека, который крепко спал, накрывшись солдатской шинелью. Сергей Георгиевич заглянул ему в лицо. Этот человек не был Дранковичем. Здесь же, на столе, стоял ручной пулемет с массивным круглым диском поверх казенной части оружия. «Прямо сонное царство», – подумал Суровцев и крепко припечатал рукояткой «нагана» затылок спящего солдата. Но так, чтоб не убить без нужды. Точно опровергая его мысли о сонном царстве, из коридора раздался скрип открываемой двери одной из комнат. Генерал замер в напряжении, сжимая под офицерской накидкой «наган».

Между тем в коридоре происходило следующее: перед Соткиным открылась одна из дверей, и сонный человек, вероятно отправившийся по малой нужде, удивленно уставился на офицера. Чех пытался сообразить, что здесь делает этот русский в такое время.

– Соколик, – заплетающимся языком сильно пьяного человека громко произнес Александр Александрович. – Дранкович. Где Дранкович? Где он? – Соткин икнул.

– А, там, – наконец-то что-то сообразив и уловив винные пары, исходившие от Соткина, сказал чех, – там! Там! – еще раз с акцентом повторил он и махнул рукой в дальний конец коридора. Сам же отправился на первый этаж. Видимо, в туалет.

Соткин едва обернулся в направлении, указанном чехом, как увидел человека, приближающегося к нему. Он был выше рослого Соткина. Вероятно, спал он не раздеваясь или не спал вообще. Но главное, в тусклом свете керосиновой лампы в руке у него поблескивал ствол «браунинга».

– Стоять, – тихо, но властно и хлестко сказал Дранкович. Это был именно он.

– Во! Нате вам, – пьяно удивился Соткин. – Дранкович? Я от Богданова. Писульку тебе привез. Часы еще, – икая, продолжал играть роль сильно пьяного человека Александр Александрович. Успев, впрочем, про себя подумать: «На ловца и зверь бежит». Им повезло с самого начала.

Надо сказать, он был абсолютно убедителен в своей роли. Дранкович тоже уловил перегар. Это его несколько успокоило. Но бросаться в объятия к новому знакомому он не собирался.

– Стоять, я сказал, – вполголоса повторил он, приближаясь к Александру Александровичу.

Соткин медленно, двумя пальцами достал из нагрудного кармана записку Богданова. Скомкал ее и резко бросил под ноги Дранковичу.

– На, подавись. И пошел ты в жопу. – развязно заявил он и, обернувшись спиной к противнику, качаясь пошел по коридору.

– Стой, я сказал, – уже не так твердо пытался остановить его Дранкович.

– В жопу пошел! – почти прокричал Александр Александрович.

Переполошить всю казарму не входило в планы Дранковича. Он бросился следом за уходящим Соткиным. Его целью было теперь настигнуть офицера и ударом рукоятки пистолета оглушить. Потом уже разбираться в происходящем. На это и рассчитывал Соткин. Сам он поступил бы иначе. Он бы сначала подставил подножку и сбил противника с ног, а уж потом оглушил. Но Дранкович в отличие от Соткина не шастал по вражеским тылам. Едва он приблизился к Александру Александровичу, как тот сам, обернувшись, сделал рывок к нему и, перехватив руку с пистолетом, резко через бедро опрокинул противника на пол. Дранкович все же успел выстрелить, но его, уже безоружная, рука была безжалостно заломлена и выкручена. И тут же беспощадный удар кованым сапогом в лицо лишил его сознания. Александр Александрович заранее приготовленным ремешком умело связал руки пленного за спиной. Плотно забил ему в рот кляп и легко поднял с пола себе на плечо.

159