След грифона - Страница 161

161

– Вот что, поручик, голубчик вы наш, – буднично говорил Сергей Георгиевич. – Если вы настраиваетесь на молчание, то ради Бога. Можете даже готовить себя к допросу с пристрастием. Тоже пожалуйста. А я имею лишь твердое намерение вас просто пристрелить и выбросить ваш труп на съедение псам. Без разговоров и избиений. Главное нам известно: вы присматривали место, где можно надежно припрятать золото, если его удастся похитить. Уверяю вас, до этого дело не дойдет. А потому разговаривать с вами не велико удовольствие.

Дранкович бросил взгляд на Соткина. Именно с его стороны он мог ожидать избиений и издевательств, но Соткин очень спокойно, закинув ногу на ногу, сидел на стуле и курил. В ответ на взгляд поручика он прикрыл глаза и состроил гримасу, которая означала, что он не прочь поколотить поручика, но нужды в этом действительно нет.

– Что же в таком случае вы от меня хотите? – спросил поручик.

– Да говорю же я вам, ничего. Просто оставлять вас на свободе, да еще в компании с чехами, нельзя. И вообще благодарите Бога, что первым столкнулись со штабс-капитаном, а не со мной. Это у него фронтовая привычка добывать «языков». Я бы сразу вас пристрелил. Отдать вас под суд, сами понимаете, нельзя. Огласка в нашем случае невозможна. Вас из оборота мы изъяли. Богданова просто арестуем и, так же как вас, расстреляем без суда. Сейчас утро. Днем с вашим трупом возиться не с руки. Так что до следующей ночи наслаждайтесь жизнью. Со штабс-капитаном вы еще встретитесь, а что до меня, то я с вами прощаюсь. Навсегда. Прощайте, – сказал Суровцев и вышел из подвала.

Ошеломленный, бледный как стена, Дранкович тупо смотрел перед собой. Соткин встал. Подошел к поручику сзади. Поднял обессилевшее тело. Развязал ему руки. Пошел к двери. Кивнув на лампу, буднично произнес:

– Свет я вам оставляю. Не прощаюсь...

Не сказав больше ни слова, Александр Александрович вышел. Щелкнул засов. Поручик сидел и впервые осознавал всю серьезность своего положения. «И зачем только я ввязался в это дело?» – думал поручик. Даже страх перед решительным, жестоким и беспощадным Богдановым куда-то улетучивался перед лицом неминуемой скорой смерти.

Смерти, впрочем, не наступило. Уже вечером того же дня Дранкович дал показания. Главным было то, что Богданов не связан с большевистским подпольем. Указал он и место под Мариинском, которое предполагалось использовать для временного сокрытия золота. Выдал и имена некоторых не известных контрразведке сообщников Богданова из числа банковских служащих. С этой минуты он стал агентом контрразведки.

Суровцев покидал Томск с тяжелым сердцем. На все его уговоры выехать из страны тетушки ответили категорическим отказом. Против всех возражений, они пришли на вокзал провожать племянника. Соткин с Дранковичем посетили станционный буфет и уже разместились по разным вагонам поезда. Суровцев в гражданской одежде, с саквояжем и тростью, сейчас был похож на молодого доктора.

– Я не знаю, как будут развиваться события, – говорил Сергей. – Одно могу сказать: я вас не брошу ни при каких обстоятельствах.

Они стали прощаться. В этот момент, неожиданно для всех, на перроне появилась Ася.

Поезд тронулся. Тетушки заметались взглядами между племянником и Асей. Не обращая внимания на них, Ася подошла к Сергею. Видно было, что она не находит нужных слов. Так и не найдя ничего соответствующего ее внутреннему состоянию, она произнесла:

– Прощайте, ваше превосходительство.

Сергей бросился к ней. Обнял и долго, протяжно поцеловал в губы. С видимым усилием оторвался от возлюбленной и бросился вслед уходящему вагону. Вскочил на подножку следующего вагона, едва не выронив из руки саквояж и трость.

«Прощайте, ваше превосходительство», – стучало у него в висках. И эту же фразу, казалось, отстукивают на рельсовых стыках колесные пары вагона.

Глава 25. «Осанка – состояние души»

1941 год. Август. Москва. Ленинград

– Решительно не за что зацепиться, – сделал свой вывод Суровцев, отложив в сторону неполные списки работников Генерального штаба финской армии и финского Министерства внутренних дел.

– Наши мнения, должен сказать, полностью совпадают, – не без грусти заметил начальник разведки НКВД Павел Михайлович Фитин. Именно в его кабинете и состоялся этот разговор.

– У нас осталась только неделя, – сказал свое слово и Судоплатов.

Они не виделись ровно неделю. Эту неделю Суровцев провел в лагере для военнопленных. Впечатление от нахождения среди пленных немцев осталось самое тягостное. Плененные немецкие офицеры беспокойства сложившейся ситуацией не проявляли. Свое положение они воспринимали как досадное недоразумение, которое вот-вот разрешится. Все были уверены в скорой победе. Среди офицеров не было никого старше гауптмана, то есть капитана. В основном лейтенанты. Причем первыми попали в плен сбитые летчики – все молодые мужчины в возрасте до тридцати лет. Поэтому сорокавосьмилетний Суровцев в отличие от Кузнецова был среди них белой вороной. Немецкие полковники, и тем более генералы, в те первые месяцы войны в плен не попадали. И тем более не сдавались добровольно. По придуманной им самим легенде он был подполковником интендантской службы, что не соответствовало ни его характеру, ни его темпераменту и, конечно же, полностью расходилось с его биографией. Но именно якобы причастность к тыловым службам позволяла отмалчиваться, давая возможность фронтовикам без умолку болтать о своих подвигах. Самому же, находясь в тени, больше слушать и запоминать. Похожую легенду он предлагал и для Кузнецова. Николай сопротивлялся как мог. В конце концов ему приказали, и он подчинился.

161