След грифона - Страница 23

Курьер, красивая аристократичная дама, когда-то рекомендованная ему Гневной, никогда еще не подводила. Он уже выяснил, что поезд из Берлина прибыл два часа назад. Не успел он в очередной раз предположить, что могло произойти, как зазвонил телефон. Он выждал паузу и, сняв наушник аппарата, приложил его к уху. Другой рукой он держал разговорное устройство на подставке. Внутренне собравшись, Александр Николаевич спокойно произнес:

– У аппарата.

– Это я, милый. Надеюсь, ты не потерял меня? – пропел в телефонной трубке мелодичный женский голос.

Степанов также расслышал мужской смех. Конечно, он потерял...

– Елена, я понял, что вы не одни. Что случилось? Где вы?

– Расхворался племянник. Я сейчас в гостях. Очень милая супружеская пара.

Снова послышался смех нескольких мужчин.

– Мы познакомились в пути... Нет-нет... Сегодня вряд ли... Давай встретимся на следующей неделе. Не спрашивай... Не будь так ревнив... А еще у меня для тебя есть открытка из Берлина... Сущий пустяк, но тебе будет приятно, – продолжала женщина.

Елена Николаевна, как могло показаться со стороны, говорила полный вздор и весело смеялась. Степанов же, не отвечая, понял главное: она привезла новости о том, что трону угрожает опасность. Слово «племянник» было ключевым для любого сообщения. То, что «племянник заболел» могло означать что-то весьма серьезное, вплоть до начала военных действий в самое ближайшее время. Из этого следовало и то, что шифровка, находящаяся у курьера, содержит самые срочные сведения.

Барышня-телефонистка, соединившая двух телефонных абонентов, невольно стала прислушиваться. Какая-то сумасшедшая звонила, надо полагать, своему любовнику и разговаривала сама с собой. Но звонила она из квартиры Георгия Сазонова – литератора, издателя, председателя писательского клуба, в котором собирались отнюдь не писатели, а сплошь и рядом самые скандально известные личности столицы. Во время разговора то и дело слышался смех нескольких женщин и мужчин. В том числе слышался смех и самого Распутина, который барышня-телефонистка уже узнавала. Да и спутать его ржание с чьим-то другим было невозможно. Но самое интересное было то, что любовник вдруг спросил, почти крикнув:

– Шут?!

– О да, мой друг! – теперь без театральных ухищрений воскликнула женщина.

Телефонистка решила, что любовник тоже сумасшедший. Конечно, все потешались над Распутиным, о котором ходили легенды, но шутом его именовать было нельзя. Степанов же, называвший Распутина словом неприличным, в этот раз воспользовался определением Гневной.

– Дожила. Шут гороховый в спальне моего сына, – однажды произнесла Мария Федоровна.

Позже, переселившись с Английского проспекта на улицу Гороховую, ставшую не менее знаменитой, чем Фонтанка или сам Невский проспект, Распутин точно подтвердил прозвище «горохового шута», бытовавшего в окружении Марии Федоровны. Степанов, дрожа от гнева, произнес одно только слово «жди» и положил трубку. Телефонистка в недоумении выслушала еще несколько фраз хохочущей, сумасшедшей дамы и произнесла положенное в таких случаях:

– Разъединяю.

Примерно через полчаса к писательскому клубу подъехал дородный жандармский полковник с большой окладистой бородой а-ля Александр III, какие носили еще разве только в глубокой провинции.

Полковник подошел к одному из филеров, которые в последнее время превратились в охрану Распутина, и грозно спросил:

– Григорий Ефимович здесь?

– Так точно, ваше высокоблагородие! – отрапортовал шпик.

Подошли еще два переодетых полицейских. Стали спорить: откуда взялся этот полковник? Вроде такого раньше не видали. Решили, что переведенный откуда-то из провинции. «Бородища-то какая», – говорили восторженно. Пока они гадали, откуда этот полковник, тот поднялся на второй этаж и вошел в гостиную, которую превратили в канцелярию прошений. Как и в настоящей канцелярии, здесь в ожидании сидели люди. Разве что состав был более демократичным. Были представлены все слои русского общества – от крестьян до дворян. Преобладали женщины. Он грубо, почти басом спросил:

– Где?

Секретарь невольно взглянул на дубовую дверь и вышел из-за стола. Хотел было что-то спросить и тут же полетел в сторону, отброшенный, точно шинель, могучей рукой полковника. Кроме самого Распутина, в комнате находился столичный издатель и глава писательского клуба Георгий Сазонов, который был более известен не как литератор и журналист, а как общественный деятель с сомнительной репутацией.

– Кто из них тебя похитил? – водевильно грохотал голосом полковник. – А ну-ка, ну-ка иди сюда, – поманил он наманикюренным пальцем Распутина. Надел перчатки. Указательным и средним пальцами левой руки он захватил нос Распутина. Нагнул его и левым коленом снизу ударил. Было слышно, как клацнули гнилые зубы. – Это тебе привет от сибирских губерний, отец родной.

– Что вы себе позволяете? – вскричал Сазонов.

Свободной рукой Степанов ухватил его за бородку-эспаньолку. Со всего размаху стукнул лбами Распутина с Сазоновым. Женщина-курьер выскользнула за дверь. Степанов (это был он) снял перчатки и бросил их в лицо Сазонову.

Степанов сидел за письменным столом в своем кабинете. Он только что закончил дешифровку послания из Берлина. Агент сообщал, что в августе этого года готовится покушение на кого-то из высших особ империи. Агент служил в германском Генеральном штабе и являлся адъютантом одного из руководителей этого штаба. Мало того, он был родственником одного из приближенных кайзера Вильгельма. Помогла получить такого ценного агента все та же Мария Федоровна, Гневная. Степанову однажды выпала честь сопровождать императрицу в поездке по Европе, и он сумел эту поездку использовать с огромной выгодой для русской контрразведки. Он приобрел огромное количество знакомых и приятелей при всех монархических дворах Европы. В том числе столь замечательным образом он подружился с капитаном немецкого Генерального штаба.