След грифона - Страница 57

– Не спешите, – разложив фотографии перед Суровцевым, продолжал заместитель наркома. – Некоторые снимки сделаны десять и более лет назад, другие – недавно. Делайте поправку на время и на то, что человек за двадцать лет может измениться до неузнаваемости.

Пересматривая фотографии, Суровцев отложил в сторону две карточки.

– Вот, пожалуйста.

Судоплатов не ожидал, что такой простой способ установления личности агента царского Генерального штаба даст результат. На снимках был запечатлен немецкий генерал в компании таких же генералов и каких-то гражданских лиц. Первый снимок, вероятно, был сделан в двадцатые годы, второй – десятилетие спустя, на что указывали погоны генерала и мода, по которой были одеты гражданские господа.

– Кто этот генерал и чем занимается, вы не знаете?

– Вынужден снова повториться. Я встречался с ним как с полковником немецкого Генерального штаба во время германской войны. Да и то, что он полковник, я узнал только по возвращении. Хотя по характеру сведений, которые он мне сообщил, я, конечно же, понял, что передо мной штабной офицер высокого ранга.

Судоплатов взял фотографии и вышел в приемную, не желая вызывать секретаря и при Суровцеве давать ему указания. Охранник, приведший Суровцева, вошел в кабинет и замер у дверей. Арестованный и он, связанные общей тайной, тревожно смотрели друг на друга, ничем другим не выдавая свой, в прямом смысле, «молчаливый сговор».

Павел Анатольевич между тем отдавал распоряжения:

– Фотографии срочно в технический отдел. Увеличить. Затем в Первое управление. Запросишь на мое имя досье этого человека, – приказал он и обвел карандашом загадочного генерала на обоих снимках. – И сразу же ко мне.

В кабинете он устало опустился на стул за своим столом и с раздражением подумал, что арестант, сидящий перед ним, выглядит более отдохнувшим и выспавшимся, чем он сам. Точно читая его мысли, Суровцев заговорил первым:

– Должен признать, что испытываю определенную неловкость перед вами.

– Что вы этим хотите сказать?

– Я, конечно, не сижу без дела у себя в камере, но те записки, которые мне приходится писать, для меня сущее удовольствие после стольких лет заключения. А с вашим распоряжением давать мне газеты я вообще чувствую себя как и не в заключении вовсе.

– Ну и что пишут наши газеты? – поинтересовался Судоплатов – он и не помнил, когда в последний раз читал газеты, которые ежедневно утром клал ему на стол секретарь. Он раскрывал их, перекладывал, чтоб не возникало подозрений о его невнимании к «печатному голосу партии», и начинал заниматься делами.

– Пишут о начавшейся посевной в колхозах, о хороших перспективах выполнения очередной пятилетки. Пишут о крепнущей мощи Красной армии.

– Но вы, конечно же, читаете между строк совершенно другое... И с газетами не согласны? Как-никак звание контрреволюционера обязывает?

– Что бы они ни писали, из них явствует, что вот-вот грянет война с Гитлером, – пропустив мимо ушей, язвительное замечание майора госбезопасности, продолжал Суровцев. – И это тем явственней, чем тщательней цензура вымарывает места о непростых отношениях с Германией. И чем больше пишется о пакте «О ненападении», тем понятнее, что это очень слабая гарантия мирной жизни. И потом, характер ваших вопросов в вопросниках также говорит об этом.

Судоплатов все больше и больше раздражался. Злило и то, что он больше устал, чем этот бывший белогвардеец, и то, что он все праздники сидит в наркомате, вместо того чтобы выехать из Москвы куда-нибудь на природу. Злило и то, что он вынужден заниматься Суровцевым лично. Он перепоручил часть работы с ним своим сотрудникам и встречался с арестованным теперь реже, но был еще один вопрос, который Берия поручил ему лично, – золото Колчака. В отличие от чекистов, занимавшихся этим, он проделал огромную работу и, как никто, был близок к разгадке, но ему приходилось признать, что Суровцев до сих пор так и не пошел на сотрудничество в этом вопросе. Сегодня он предполагал еще раз вернуться к этому в конце разговора. Он предвкушал, что благодаря новым фактам из биографии белого генерала ему удастся сделать шаг к раскрытию тайны, но это он оставит на финал встречи. А пока в техническом отделе увеличивают снимки, пока его секретарь выясняет, кто на них изображен, он решил развлечь себя расспросами Суровцева о Германии военного времени. Ему было интересно, насколько похожими или же непохожими будут его личные впечатления с впечатлениями Суровцева. Ведь он провел в Германии почти год. Золотое было время! Помимо проникновения в контрреволюционное националистическое украинское подполье, он еще и учился там в немецком университете.

– Каковы ваши впечатления от Германии 1915 года? – устроившись поудобнее, спросил он.

Чувствовалось, что Суровцев рад возможности поговорить. Все же одиночное заключение есть одиночное заключение. За последнее время он установил контакт со своим глухонемым надзирателем-охранником. Мало того, он, наверное впервые в истории внутренней тюрьмы НКВД, умудрился наладить связь с волей. Но общение на языке глухонемых не может заменить возможность разговаривать.

– Благодаря тому памятному посещению я наконец осознал себя русским.

– Интересно, – улыбнулся Судоплатов. – А до этого вы осознавали себя немцем?

– Я и сам не знал. Но мне постоянно намекали, что я немец. И причина не только в наполовину немецкой фамилии. Как я понимаю, из-за моей аккуратности. Так вот, находясь в Германии, я вдруг понял, что аккуратней самих немцев, но аккуратен по-русски.