След грифона - Страница 168

К оглавлению

168

Водитель-немец, правой рукой вынимая из кобуры оружие, левой рукой подзывал к себе Трифонова.

– Ком! – приказал он подойти на немецком языке.

– Господин унтер-офицер, вашему полковнику требуется срочная помощь, – также по-немецки обратился к нему Трифонов.

– Ком, ком, – опять повторил немец и наставил на Трифонова пистолет.

Трифонов сделал было два шага, но тут услышал за спиной голос Суровцева:

– Болваны! Быстро оба ко мне! И помогите полковнику, черт вас возьми!

Проявляя осторожность, водитель приблизился к Трифонову. Подняв своей рукой руки Трифонова вверх, он разоружил его. Суровцев продолжал сидеть спиной к дороге. Повернув голову, левой рукой опираясь о землю, он говорил через плечо. В салоне машины был еще кто-то. Туман не позволял разглядеть подробно, но силуэт еще одного человека был ясно различим. От того, как поведет себя в этой ситуации Трифонов, зависели все дальнейшие действия Суровцева. До сих пор Трифонова не в чем было упрекнуть. Даже когда при приземлении Сергей Георгиевич подвернул себе ногу, Трифонов был на высоте. Опасаясь неожиданностей, Суровцев постоянно был начеку. Одно дело – душевные разговоры там, на своей территории, а другое – здесь, где у Трифонова дом родной, а Суровцев в этом доме – гость непрошеный.

Дальнейшие события развивались со всей скоротечностью ближнего боя. Из машины вышел второй человек. Им оказался немецкий офицер в звании обер-лейтенанта. Он, как и водитель, держал в руке пистолет. Вступать в контакт с немцами не входило в планы Суровцева. Не отходя от автомобиля, немецкий офицер громко спросил:

– Что там у тебя происходит?

– Союзники, – ответил водитель, оттолкнув в сторону Трифонова.

Это был настоящий подарок для Суровцева. Линия огня была свободна.

– Еще один болван! – громко, чтобы его услышали у машины, крикнул Суровцев.

– Господин офицер, – в свой черед вступил Трифонов. – Здесь раненый полковник немецкой армии.

– Быстро ко мне, паршивые свиньи! – уже кричал Суровцев по-немецки.

Водитель, увидев полковничьи погоны на плечах Суровцева, машинально опустил руку с оружием. Обер-лейтенант же, желая разобраться сам, двинулся навстречу своей гибели.

«Ближе, еще ближе», – считал шаги приближающегося офицера Суровцев. Руку с пистолетом обер-лейтенант в отличие от водителя вниз не опускал. Это и определило его судьбу. Когда между ним и Суровцевым осталось не более десяти шагов, последний резко перекатился на живот и, лежа, дважды, без перерыва, выстрелил в лейтенанта. Еще раз перевернулся и снова выстрелил. Третья пуля снизу вверх пошла в замешкавшегося водителя. Все это произошло менее чем за две секунды. Офицер и солдат упали замертво почти одновременно. Трифонов бросился сначала к водителю. Забрал свое оружие. Быстро подбежал к немцу-офицеру. Склонился над ним. Резко распрямился и отправился к Суровцеву. Убирая пистолет в кобуру, сказал:

– Оба мертвы.

– Не убирай пистолет! Осмотри машину. Осторожно.

– Никого! – справившись с заданием, крикнул Трифонов.

– Трупы с дороги – в лес! Документы и оружие – с собой, – приказал Сергей Георгиевич. С трудом поднявшись, опираясь на сучковатую палку, он заковылял к автомобилю. В багажнике он обнаружил две канистры бензина, а в салоне оказался опечатанный портфель.

Описывать убийство – дело циничное. По большому счету дело низкое и даже подлое. Убийство человека не является предметом искусства и литературы. И меньше всего хотелось бы писать об этом, но беда в том, что вся история России двадцатого столетия – это сплошная цепь убийств. Автору, к сожалению, ничего не остается сказать, кроме того, что герой этого повествования сомнительного призвания быть убийцей не имел. Со временем ему не повезло – одни сплошные войны.

Расположившись на заднем сиденье в ожидании Трифонова, Суровцев напряженно думал. Боль в ноге, которую еще предстояло осмотреть, становилась все сильнее. Нога опухла, и сапог нестерпимо ее сдавливал. Появившийся Трифонов, тяжело дыша, вопросительно смотрел на Суровцева.

– Вот что, – указал Суровцев на пропуск с красной полосой, прикрепленный изнутри к ветровому стеклу. – Двигаемся на юг. В Кемне эту машину, вероятно, хорошо знают и помнят. Черт дернул этих немцев остановиться! Ведь документы же везли.

Ни при каких условиях машина с фельдъегерской почтой не должна была останавливаться. «Забыли немцы, с кем войну начали, – буднично подумал генерал. – Действительно, чувствуют они себя здесь, в Финляндии, как у себя дома. Хозяева мира», – мысленно проматерившись, добавил он.

– Едем на юг. Если не встретим представителей финской пограничной стражи, желательно высокого ранга, поедем до самого Тампере, а если придется, то и до Гельсингфорса.

– Хельсинки, – мягко поправил Трифонов.

– Никак не могу привыкнуть к новому названию вашей столицы. Поехали.

Они и поехали, обрастая по пути пометками комендатур и один раз даже дозаправившись бензином.

Глава 26. Сибирский калейдоскоп

1919 год. Тюмень. Тобольск. Томск

Калейдоскоп. Сейчас остается все меньше людей, для которых эта детская игрушка была примечательной забавой детских лет. Придумал ее, несомненно, человек умный и знающий. Изначально игрушка представляла собой небольшую металлическую, а то и картонную короткую трубку сантиметров пяти в диаметре. В трубку эту, по ее длине, вставлялись три одинаковые зеркальные полоски, которые своими ребрами образовывали правильный треугольник. Внутрь этого треугольника клали десяток разноцветных стекляшек, а то и драгоценных и полудрагоценных камней всех цветов радуги. Все зависело от социального и материального положения семьи. Трубки калейдоскопа могли быть изготовлены даже из серебра и золота. Один конец трубки закрывался матовым стеклом, чтобы рассеивать дневной свет. В противоположный конец трубки, который представлял собой смотровой глазок, вставлялось обычное стекло. Когда ребенок смотрел в него, то видел красивый, правильный геометрически, цветной узор. Стоило повернуть калейдоскоп в руке – и изображение менялось, никогда не повторяя прежнее. Игрушка развивала и формировала правильное цветоощущение и память. Невозможно было предсказать, каким будет изображение после очередного поворота калейдоскопа. Революция, а затем Гражданская война вращали калейдоскоп событий с такой быстротой, что невозможно было даже зафиксировать в восприятии не только исторические события, но порой и их последовательность. Сибирь не была исключением. За каких-то полтора года, с мая 1918-го, когда восстал сорокатысячный Чехословацкий корпус, по декабрь 1919 года антибольшевистское движение сначала разлилось на невообразимых сибирских просторах от Тихого океана до Уральских гор. Без каких-либо, казалось, усилий Белое движение перевалило уральские хребты и докатилось до берегов Волги. Так же стремительно необъятное, разливанное море покатилось в 1919 году в обратную сторону, пока не превратилось в подобие морской пены и не исчезло, как сама эта пена, на восточных рубежах державы в районе Иркутска. И весь этот, в полтора года длиной, отрезок времени был наполнен огромным количеством дат и событий, сменяющих друг друга, как узоры в калейдоскопе. «Если мы до зимы не завоюем Урала, то я считаю гибель революции неизбежной. Напрягите все силы. ...Следите за подкреплениями; мобилизуйте поголовно прифронтовое население; следите за политработой», – телеграфировал Ленин Реввоенсовету Восточного фронта в мае 1919 года. И уже в течение весны и лета 1919 года в результате контрнаступления Красной армии была разгромлена ударная группировка белых Западной армии. Красные овладели инициативой. Устранили угрозу выхода колчаковцев к Волге и в результате трех последовательных наступательных операций – Бугурусланской, Белебейской и Уфимской – к августу того же года захватили весь Урал. Ленинские директивы были выполнены с опережением.

168